Автор проекта реставрации Алексей Гинзбург, внук создателя Дома Наркомфина, руководитель мастерской «Гинзбург Архитектс», показал Strelka Magazine, как идут работы над коммунальным корпусом здания, и объяснил, почему процесс восстановления похож одновременно на археологические раскопки и детективное расследование.

Дом Наркомфина был построен в 1930 году как экспериментальное жильё. В нём были придуманы небольшие двухуровневые квартиры разной конфигурации для одиноких и семейных жителей и помещения, которые обеспечивали бытовую и общественную жизнь, — плоская крыша для отдыха, коммунальный корпус со столовой и детским садом, прачечная. Архитекторы Моисей Гинзбург, Игнатий Милинис и инженер Сергей Прохоров создали один из самых ярких памятников русского конструктивизма. Правда, за последние 50 лет здание чуть не превратилось в руины из-за отсутствия ремонта, халатного отношения и смены собственников: жилым корпусом владела частная компания «Коперник», а коммунальным — город. К тому же общественную часть здания примерно с 1950-х занимали различные организации, доступ туда был закрыт, а историческая планировка изменена перегородками, пристроенными сарайчиками и этажами.

Новый период в истории дома начался именно с коммунального корпуса. В 2016 году город выставил его на торги, после чего единый новый собственник всего комплекса, компания «Лига прав», летом 2017 года начала реставрацию этого памятника. Собственник сделал процесс открытым: каждое изменение фиксирует автор The Constructivist Project Наталья Меликова. В соавторстве с франко-бразильским фотографом Лусиано Спинелли они планируют создать онлайн-архив о доме Наркомфина. Это, пожалуй, первый случай, когда такой «переходный период» в жизни памятника подробно документируют и рассказывают о каждой снесённой стене и снятом слое краски.

Пространство корпуса состояло из двух объёмов по 4,6 метра с двумя антресолями. В одной из антресолей располагалась столовая, в другой — спортивный зал, на месте которого в итоге открыли детский сад.

«Мы ходили туда по переходу на втором этаже, не выходя из дома на улицу. В центре детского сада была большая комната-зал, где стены были высотой в четыре этажа — до крыши», — так описывала в своих воспоминаниях это помещение Екатерина Милютина, дочь министра финансов, заказчика и жителя дома Николая Милютина.

«Одна стена была стеклянная, другая украшена фреской, а по западной шла извилистая эстакада, откуда был вход в небольшие помещения. Там дети ели, спали, а гуляли на плоской крыше, с которой были видны окрестные дворы и небо»

Эту просторную и светлую планировку начали восстанавливать на первом, уже завершённом этапе реставрации. Сносили пристроенные когда-то стены и куски этажей, сарайчики у входа и целый этаж наверху. Именно тогда сделали приятное открытие — нашли перголу, конструкцию из металлических труб, которую могли использовать для вьющегося озеленения, как опору для тента или для занятий спортом. Она была видна на старых фото, но никто не мог точно сказать, сохранилась она внутри стен надстройки или нет. Её очистили, вырезали съеденные ржавчиной фрагменты, которые не подлежат восстановлению, и вварили на их место новые. Несколько ржавых кусочков ещё лежат на крыше, сама же пергола покрыта стабилизатором, чтобы предотвратить новую коррозию, позже она будет покрашена. Этот фрагмент корпуса — первый, на котором реставрация практически завершена.

Вторая приятная находка — даже не предмет, а найденная технология реставрации. Речь идёт о витраже, который когда-то занимал всю стену здания, но его разобрали на уровне первого этажа. На втором он сохранился, однако наружный контур в некоторых местах сильно проржавел. По словам Гинзбурга, понять, как его приводить в порядок, помог опыт реставрации другого витража времён 1920-х — в здании «Известий», которую также проводила «Гинзбург Архитектс». Сейчас весь сохранившийся витраж очищен, в наружном контуре будут делать вставки взамен повреждённых мест, а нижнюю утраченную часть заменят новой конструкцией, сваренной из такой же стальной полосы, как и оригинальная.

Среди потерь, о которых уже точно известно, — сдвижные окна, в коммунальном корпусе не осталось ни одного оригинального. Чтобы создать точную копию, пришлось почти три месяца воевать с подрядчиками.

«Они доказывали, почему нельзя точно скопировать исторические: якобы будут запотевать, промерзать или перекашиваться. Предлагали сделать единую жёсткую раму, но они настаивали на таком решении просто потому, что чисто технически такой вариант делать проще, — объясняет Гинзбург. — А мы, наоборот, объясняли, что нам нужно точное повторение: деревянные, конкретного сечения, с закруглением, причём уголки должны быть с металлическими полочками разной длины».

«Если не повторить детали, то дух места будет исчезать»

В итоге с одним из подрядчиков добились нужного результата, и первое экспериментальное окно скоро установят в одном из проёмов.

Когда здание освобождают от лишних деталей, по нему можно наглядно, как по макету, изучать технологии 1920-х годов. Например, видны бетонные блоки моделей «Крестьянин» и «Прохоров». Первые использовались для наружных стен и ограждающих конструкций и, по словам Гинзбурга, являются прародителями современных трёхслойных стен. А блоки второго типа создавались для перекрытий и перегородок между квартирами. Они были двухпустотные, и внутри проходили коммуникации. Кстати, из подобных блоков строился Баухаус.

В коммунальном корпусе сохранность стен лучше, чем в жилом, — заменять нужно не более 10% блоков. Например, они утрачены в вентиляционной шахте, которая частично обвалилась во время пожара в начале 2000-х. Сейчас хорошо видно, что в её конструкции рядом с блоками «Крестьянин» видны более поздние детали из кирпича и небольшие вставки, в которых новый материал можно отличить только по чуть более шероховатой поверхности. Реставрация в этих случаях напоминает детектив или археологические раскопки.

Хоть внутри корпуса восстановили историческую планировку, стены ещё хранят секреты. Например, нельзя точно сказать, каким был их цвет. Моисей Гинзбург опубликовал свои идеи по цветовому решению помещений в журнале «Современная архитектура», а реализовывать их ему помогали коллеги. В том числе Хиннерк Шепер, профессор Баухауса, приглашённый в СССР трестом «Малярстрой» в 1929–1931 годах для консультаций по применению цвета в дизайне и строительстве. Таблицами, созданными Шепером, пользуются во время реставрации, однако зондажи стен в жилом корпусе показывают немного другие результаты. Поэтому полностью полагаться на документы не получается — нужно проводить детальное исследование. Стены в коммунальной части разделили на зоны консервации, и реставрационный технолог маркером выделял кусочки, которые совершенно точно были новодельными. Их расчистили, а оставшиеся консервационные участки будут обрабатывать специальными составами, чтобы добраться до исторической краски. Может быть, найдётся и фреска на стене, о которой вспоминала Екатерина Милютина. Кстати, этой части здания повезло больше, чем жилой. В квартирах делали больше ремонтов, и первоначальные цвета спрятаны под пятью-шестью новыми слоями, а здесь надо расчистить всего один-два.

Зондажи делаются и снаружи здания, в районе перехода, чтобы понять, как он крепился к корпусам и как с ним дальше работать. На нём уже в ранние годы была трещина, и её нужно убрать. Если окажется, что корпус и переход крепились с помощью шарнирных опираний, это будет гораздо проще.

«Ещё одним настоящим детективом стало исследование того, как в доме идут коммуникации. Они были спрятаны в стенах и перекрытиях, и достоверной информации о трассировках нет. Причём пустить их как-то по-другому не то что неправильно, а технически невозможно», — рассказывает Гинзбург.

«Эта архитектура была такой лаконичной снаружи, потому что была сложной внутри. Приходится выяснять детали буквально вручную»

Также, возможно, в ходе реставрации выяснится, что столовую коммунального корпуса корректнее называть кафе. На антресолях второго яруса, где она располагалась, не могло быть кухни: она, скорее всего, находилась в подвале, на это указывает шахта и другие детали. Гинзбург вспоминает рассказы друзей его отца, живших в соседних домах, как они приходили в эту столовую покупать готовую еду. Похожие воспоминания и у Екатерины Милютиной: «Многие ели в кафе, а многие приходили в столовую с судками и приносили домой горячий обед. Так что, если ты ужинал в гостях у соседей, еда была точно такая же, как дома».

По словам Алексея, сейчас в здании сделана вся основная расчистка. Самые ближайшие шаги — работа с конкретными элементами, например с отделкой и витражом. Потом обработка стен, изготовление окон и работа с инженерными системами. Говорить о точных сроках окончания рано и даже невозможно. Но сейчас сложилась долгожданная для многих ситуация, когда и инвестор, и реставратор, и город признают ценность дома Наркомфина и вкладываются в него. В августе 2017-го мэр города посетил здание. Этот момент нельзя упускать, и основной рывок в работах надеются сделать за 2018 год.

Во время реставрации не только открываются новые факты, но и развенчиваются некоторые мифы. Например, мнение, что внутри стен был камышит (спрессованный тростник, связанный оцинкованной проволокой) — материал, который не выдержал проверку временем и плохо изолировал звуки. Но он применялся только для утепления торцов монолитных балок и вообще был прародителем современных утеплителей — каменной и минеральной ваты. Единственное место, где им действительно утепляли стены, — это переход между корпусами.

Вторым мифом можно назвать трактовку этого проекта как «дома переходного типа» от буржуазного к коммунистическому быту. Гинзбург считает, что комплекс был экспериментом по созданию социально ориентированного жилья, в котором предусмотрена не только жилая площадь, но и инфраструктура для жизни (кафе, прачечная, детский сад, места для отдыха). Архитектор приводит в доказательство задуманный, но нереализованный проект второй очереди дома СНК (Совета народных комиссаров), который должен был стоять перпендикулярно Садовому кольцу и продолжать идеи дома Наркомфина.

В нём тоже фигурировали ячейки, не по 30–70 метров, а по 150 с двухэтажными лоджиями. То есть вторая очередь предлагала разнообразить планировку квартир для разных типов семей и не сводить всё к коммуне. «И мой дед, и его коллеги понимали, что во всём мире заканчивается одна эпоха и начинается другая, уделяющая внимание социальным аспектам жизни. Именно к ней должен был произойти переход, — заключает Гинзбург. — И потребности человека той новой эпохи хорошо понятны нам сегодня. Реставрацией Наркомфина и восстановлением его функций мы хотим сказать, что это не потеряло никакой актуальности».

Текст: Света Кондратьева

Фотографии: Лусиано Спинелли и Наталья Меликова